Неточные совпадения
Ты, может быть, думаешь, глядя, как я иногда покроюсь совсем одеялом с головой, что я лежу как пень да сплю; нет, не сплю я, а думаю все крепкую думу, чтоб крестьяне не потерпели ни в чем нужды, чтоб не
позавидовали чужим, чтоб не плакались на меня Господу
Богу на Страшном суде, а молились бы да поминали меня добром.
— Ох, не ладно вы, родимые мои, выговариваете, — ласково пеняла Таисья, покачивая головой. — Нашли кому
позавидовать… Только-только
бог грехам нашим терпит!
Женился бы, послал бы
бог тебе деточек, а я бы нянчила их — и жил бы без горя, без забот, и прожил бы век свой мирно, тихо, никому бы не
позавидовал; а там, может, и не будет хорошо, может, и помянешь слова мои…
Коли ежели у нас в Головлеве не по-Божьему, ежели мы против
Бога поступаем, грешим, или ропщем, или
завидуем, или другие дурные дела делаем — ну, тогда мы действительно виноваты и заслуживаем, чтоб нас осуждали.
Хорошо она говорила — горячо и так красиво, точно молодая монашенка акафист богородице читала, пламенно веруя, восхищаясь и
завидуя деве Марии, родившей бога-слово.
— Ну, это все равно. Главное, чтобы не позже одиннадцати, чтоб успеть и
богу помолиться, и позавтракать вместе. Кланяйся сестреночке и поцелуй ручку. У меня предчувствие, что я ее полюблю, — добавил Федор вполне искренно. —
Завидую, брат! — крикнул он, когда уже Алексей спускался вниз.
— Я первый раз в жизни вижу, как люди любят друг друга… И тебя, Павел, сегодня оценил по душе, — как следует!.. Сижу здесь… и прямо говорю —
завидую… А насчёт… всего прочего… я вот что скажу: не люблю я чуваш и мордву, противны они мне! Глаза у них — в гною. Но я в одной реке с ними купаюсь, ту же самую воду пью, что и они. Неужто из-за них отказаться мне от реки? Я верю —
бог её очищает…
Послали скорее за доктором, а только он его ждать не захотел и к другому утру кончился, и кончился-с так, как бы и всякий ему
позавидовал: на собственных на княгининых ручках
богу душу отдал.
Я согласилась принадлежать вам и, клянусь
богом, не изменила бы моему обещанию, если бы он встретился со мною во всем прежнем своем блеске, благолучный, одаренный всем, чему
завидуют в свете.
Вот так. Лишь дайте эту цепь поправить,
И настоящий вы теперь жених!
Ну, слава
богу! Мы остепенились,
И жизни безалаберной конец!
А знаете ль, сеньор, что вся Севилья
Завидует вам?
— Очень превосходно, Ларя! Ну, и
завидую я господу
богу — хорошо песни сложены ему! Человек-то, Ларя, а? Каков есть человек, сколь он добр и богат душой, а? Ему ли уж не трудно перед
богом ходить! А он — вот как — на! Ты мне, господи, — ничего, а я тебе — всю душу!
— Ну, и слава
богу. Покуда за границу съездишь, покуда что…
Завидую я тебе, голубчик! Как там ни говори, а еще много, очень много в наше время можно напакостить… то бишь дел наделать. Вот хоть бы эта самая область, куда Макар телят не гонял…
Благодаря
бога все эти несколько неприятные отношения впоследствии исчезли, и мы уже соперничали дружески в общем деле, не
завидуя друг другу.
— Э, душа моя, так кричи vivat [Да здравствует! (лат.).]!.. Ей-Богу, просто
позавидовать можно человеку: и любят-то его, и веревки-то он вьет, и в капиталах не разочаровался, и женка прелесть какая хорошенькая! Да ты, mon cher, просто привередничаешь после этого!
Свободе ангелов было предоставлено самоопределиться в отношении к
Богу, причем промежуточное состояние неверия или неведения было для столь совершенных существ духовных вообще исключено: ангелы непосредственно знают
Бога, им предоставлено лишь любить Его или Ему
завидовать, искать же
Бога свойственно только человеку.
— Да ничего, все слава
Богу, — сказал Никифор. — Озими тоже зазеленели, скот в теле, овса, сена, яровой соломы и всякого другого корма до будущего хлеба с залишком будет, приказчики на хуторах радивые, рабочий народ всем доволен, соседские, слышь,
завидуют ихней жизни.
— Есть чему
завидовать! — засмеялась искренне Оня Лихарева. — Наша Дуня тихоня, святая! А эта новенькая — боец, видать по всему. На ней верхом станет ездить, на Дуне! Ей-богу!
— Если об этом говорить, то… Не
завидую я стране, которой приходится довольствоваться надеждою на молодежь, — сказал он. — Слава
богу, наша страна в этой надежде уж не нуждается. Вырос и выступил на сцену новый глубоко революционный класс.
Лежа, она дышала в подушку и мечтала о том, как бы хорошо было пойти теперь купить самую дорогую брошь и бросить ею в лицо этой самодурке. Если бы
бог дал, Федосья Васильевна разорилась, пошла бы по миру и поняла бы весь ужас нищеты и подневольного состояния и если бы оскорбленная Машенька подала ей милостыню. О, если бы получить большое наследство, купить коляску и прокатить с шумом мимо ее окон, чтобы она
позавидовала!
— Послушайте, а если я, положим, объявлю конкурс, что если кто вылечит, то получит пятьдесят тысяч? Как вы думаете, а? Впрочем, пока напечатаешь, пока… то успеешь раз десять взбеситься. Я готов теперь всё состояние отдать! Вылечите меня, и я дам вам пятьдесят тысяч! Займитесь же ради
бога! Не понимаю этого возмутительного равнодушия! Поймите, что я теперь каждой мухе
завидую… я несчастлив! Семья моя несчастна!
— Ну, так слушайте. Мы сейчас из Петровского парка. Экипажей там и дам целые миллионы. Богатство — умопомраченье. Красавиц — не перечесть… Вдруг вижу несется коляска, которой
позавидовала бы любая владетельная особа: кучер и лакей — загляденье, кони — львы. А в коляске сидят две дамы — одна, точно сказочная царица, другая поскромнее… Поровнялись они с нами, и… о,
боги!.. Вторая оказалась Любовь Аркадьевной!
— О, как я счастлив! Кому теперь могу
позавидовать? Все прошедшее забыто. Но расскажите мне, ради
бога…
И едва она сделала этот вопрос, как
Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не
завидуй.